Юридические услуги

Новости

Сделки должника с недобросовестным интервентом

Буквально за последние несколько месяцев в российской судебной практике стала формироваться практика аннулирования сделок, совершенных должником по некому обязательству с третьим лицом, если такая сделка приводит к нарушению обязательственных прав кредитора по такому обязательству и при этом третье лицо недобросовестно. Цивилисты между собой договорились называть такую ситуацию недобросовестной интервенцией в чужие договорные (обязательственные) отношения, а третье лицо, недобросовестно вторгшееся в чужие обязательственные отношения и спровоцировавшее должника на нарушение его обязательств перед кредитором, решили называть интервентом.

Сразу скажу, что интервенция в теории может осуществляться не только в форме совершения интервентом сделки с должником (например, осознанной покупки того имущества, которое ранее продавец обещал передать другому покупателю), но и в иной форме: например, третье лицо может убить должника или лишить его свободы и тем самым помешать исполнить свои обязательства и причинить чистые экономические потери кредитору. Подобные дела пока мне не попадались. Их нужно обсуждать отдельно. В основном у нас в судах речь идет об интервенции в форме совершения сделки с должником. И предлагаю пока на этой категории сфокусировать наше внимание.

Многие правопорядки мира допускают при определенных условиях в такой ситуации деликтный иск кредитора к недобросовестному интервенту о возмещении убытков. И я не сомневаюсь, что и у нас такое возможно, хотя опять же практики пока не видел. В то же время убытки у нас плохо пока работают, и многие кредиторы не уповают на компенсационную защиту, а стараются защититься по модели property rule, защитить свое попранное обязательственное право в натуре. Такой вариант оказывается востребованным тогда, когда интервенция состояла в покупке третьим лицом у должника того имущества, которое должник обещал передать кредитору. Это, пожалуй, самая распространенная ситуация. Защита посредством property rule в данном случае проявляется в попытке отобрать у интвервента недобросовестно приобретенное имущество.

И, действительно, в ряде зарубежных стран такая абсолютная защита обязательственного права посредством отобрания имущества у интервента допускается. Есть два варианта реализации этой модели защиты. Первый – отобрание имущества у интервента по правилам о возмещении вреда в натуре (ст.1082 ГК РФ, например), здесь по сути кредитор реализует вариант принудительного выкупа данного имущества у интервента. У этого варианта есть свои проблемы: в первую очередь, соотнесение этого права на выкуп и договорных отношений покупателя-кредитора и должника-продавца (например, кому покупателю-кредитору надо будет платить цену? что если цена уже уплачена покупателем-кредитором продавцу?...).

Второй вариант более прост: признание сделки с интервентом недействительной по правилам ст.10 и 168 ГК (альтернатива – ст.169 ГК). Такой вариант аннулирует распорядительный эффект сделки, право на вещь остается у продавца и эту вещь кредитор истребует в свою пользу (например, по ст.398 ГК). Например, французский ГК идет по этому пути: там есть ряд норм об аннулировании сделок с недобрсовестным интервентом (в частности, в новых статьях ФГК про опционы и соглашения о преимущественном праве).

Судя по последней судебной практике, а также с учетом ряда норм ГК на сей счет российское право также становится на этот путь: абсолютная защита прав кредитора начинает строиться по пути аннулирования сделки с недобросовестным интервентом.

***

Какие нормы ГК подтверждают такой тренд?

Во-первых, ст.382 ГК говорит об оспаривании уступки неденежного требования, которую кредитор совершил в нарушение договорного запрета на уступку (при условии недобросовестности цессионария).

Во-вторых, ст.67.2 ГК говорит об оспаривании сделки, совершенной стороной корпоративного договора с третьим лицом, если такая сделка нарушает условия корпоративного договора и контрагент по такой сделке недобросовестен.

Иначе говоря, ГК говорит именно об оспаривании сделки.

***

Идет по этому пути и судебная практика в тех случаях, которые не покрыты указанными нормами закона.

Во-первых, имеется огромное число определений и СКЭС ВС РФ и СКГД ВС РФ по внеконкурсному оспариванию сделок, совершенных должником по отчуждению своего имущества с целью ограничить возможности кредитора по обращению на это имущество взыскания. По сути, это частный случай недобросовестной интервенции. Суды признают недействительной сделку интервента с должником, если цель сделки состояла в том, чтобы навредить конкретному кредитору должника и лишить его возможности привести в исполнение свое обязательственное притязание (определение КГД ВС РФ от 18 апреля 2017 г. N 77-КГ17-7, от 28 февраля 2017 г. N 32-КГ16-30, от 20 сентября 2016 г. N 49-КГ16-18, от 9 августа 2016 г. N 21-КГ16-6; от 29 марта 2016 г. N 5-КГ16-28, от 14 июня 2016 г. N 52-КГ16-4, от 1 декабря 2015 г. N 4-КГ15-54, от 8 декабря 2015 г. N 5-КГ15-179, от 8 декабря 2015 г. по делу N 34-КГ15-16, а также Определение КЭС ВС РФ от 13 июня 2017 года № 301-ЭС16-20128). Причем, признаются недействительными не только сделки по отчуждению должником своего имущества, но и сделки по передаче этого имущества в доверительное управление с целью усложнить кредитору обращение на это имущество взыскания (Определение КГД ВС РФ от 19 апреля 2016 г. N 83-КГ16-4)

Во-вторых, в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 N 54 "О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки" (п.17) ВС РФ указал, что, если цедент и цессионарий, совершая уступку вопреки договорному запрету на уступку денежного требования, действовали с намерением причинить вред должнику, такая уступка может быть признана недействительной (статьи 10 и 168 ГК РФ).

В-третьих, в Определении СКГД ВС РФ от 09.01.2018 года N 50-КГ17-27 Суд посчитал, что сделки дарения одним из собственников 1/90 доли в праве общей долевой собственности на квартиру и последующей купли-продажи 29/90 доли этого же помещения в пользу третьего лица могут быть признаны ничтожными по правилам ст.10 и ст.168 ГК, если, совершая такие сделки, собственник нарушил договорные права другого покупателя, ранее заключившего с ним договор на покупку доли, уплатившего цену и правомерно претендовавшего на получение доли, и при этом в поведении приобретателя доли, на которого она была в конечном итоге оформлена, имеются также признаки недобросовестности.

В-четвертых, в Определении СКЭС ВС РФ от 25.01.18 № 308-ЭС17-14180 (1,2) Суд посчитал, что при двойной продаже застройщиком квартиры покупатель может требовать отобрания от конкурирующего покупателя полученной последним во владение и оформленной в собственность квартиры, если такой покупатель, оформивший собственность, недобросовестен.

В-пятых, в Определении СКЭС ВС РФ от 26.12.2017 N 305-ЭС17-14389 Суд указал, что если цессионарий уже переуступил приобретенное от цедента требование третьему лицу, расторжение первого договора уступки в связи с неоплатой цены не может привести к лишению третьего лица приобретенного требования, но исключение могут составлять случаи, когда последующие цессионарии являются недобросовестными (например, когда они действуют согласованно с первым цессионарием в целях исключения возможности осуществить возврат права при расторжении первой цессии). По сути, допущение возврата требования первоначальному цеденту за счет финального недобросовестного цессионария предполагает ничтожность распорядительного эффекта последней уступки.

Подобные дела множатся постоянно. Еще пару лет назад таких дел не было и я рассуждал в статье про модели защиты гражданских прав об этой проблематике скорее умозрительно. Но сейчас российская доктрина интервенции в чужие договорные отношения начинает обретать вполне осязаемые контуры. 

***

В общем, недействительность – это достаточно понятный для российских судов путь, особенно когда деликтно-компенсационная защита не воспринимается в качестве эффективной в силу сложностей в доказывании убытков.

Против этой линии судебной практики можно возразить, что кредитор может спокойно защитить свое попранное обязательственное право за счет иска об убытках, предъявленного должнику, и не беспокоить интервента. Но в реальности это часто крайне затруднительно. Во-первых, та же проблема в доказывании убытков. Во-вторых, должник может впасть в банкротство. Практика по внеконкурсному оспариванию крайне наглядно показывает, что нередко у кредитора, чьи права нарушены, нет иного пути. При этом у нас есть недобросовестный интервент. Почему бы не защитить кредитора за счет этого жулика?

В общем и целом, я считаю эту линию судебной практики верной. Нет ничего невероятного в абсолютной защите обязательственных прав. Это можно делать и деликтным иском против интервента о возмещении убытков (расширенная версия liability rule), и путем аннулирования сделки, совершенной должником с недобросовестным интервентом (property rule). Это удобно и в целом эффективно.

***

Но тут возникает центральный вопрос. При какой степени упречности поведения интервента  его можно карать либо деликтным иском, либо аннулированием сделки, заключенной с должником?

Вариант А: если он знал или должен был знать о том, что его поведение в отношении должника провоцирует нарушение обязательственного права кредитора этого должника (например, он знал или должен был знать, что покупает у продавца квартиру, которую продавец обещал ранее передать другому покупателю и за которую продавец уже получил от первого покупателя полную оплату). Здесь интервенция недобросовестна как в случае умысла, так и в случае простой неосторожности. Максимально широкий вариант фиксации доктрины интервенции.

Вариант Б: только если он точно знал об указанных выше обстоятельствах или при всей очевидности не мог не знать. Например, продавец продает квартиру своему сыну; у нас нет доказательств, что сын знал, что такой продажей продавец нарушает свое обещание, данное другому покупателю, но особых сомнений в том, что он был в сговоре с отцом, нет. Здесь интервенция недобросовестна только в случае умысла или граничащей с ней и зачастую неотличимой грубой неосторожностью. Простой неосторожности интервента недостаточно для того, чтобы обвинить его в недобросовестности и допустить аннулирование сделки. 

Вариант В: только если установлен не только умысел (то есть точное знание о том, что сделка провоцирует должника на нарушение чужих обязательственных прав), но и еще порочный и противоречащий основам нравственности мотив поведения интервента, состоящий в том, чтобы специально навредить именно кредитору, сговориться с должником по мотивам в первую очередь в этих целях, а не в целях обеспечения своей собственной выгоды. По сути, здесь абсолютная защита относительного притязания обеспечивается только тогда, когда речь идет о шикане, и поведение интервента носит не просто циничный, а именно злодейский характер. Например, компания пытаясь подорвать бизнес конкурента, стимулирует арендодателя основного производственного помещения, используемого конкурентом, нарушить договор аренды и предоставить права пользования этим помещенем себе.

Я пока склоняюсь к варианту «Б». Вариант «А» кажется опасным для стабильности оборота, так как под удар могут попасть многие сделки и это увеличит риски контрактирования и вероятность аннулирования сделок, коих и так много. Вариант «В» кажется несколько зауженным. Но это все пока prima facie, надо пообсуждать и подумать.

Мне кажется, что право не должно поощрять людей, преследуя свою личную выгоду, осознанно провоцировать партнера на нарушение обязательственных прав кредиторов этого партнера. Если я знаю, что понравившаяся мне вещь уже обещана по договору другому покупателю, и ее завтра должны забрать, а цена уже уплачена, я буду поступать вопреки доброй совести, если пообещаю продавцу на 10% больше и уговорю нарушить свои обязательства перед первым покупателем. Что уж говорить, если я стимулирую продавца тем, что обещаю покрыть все потери в случае если первый покупатель будет взыскивать с продавца какие-то санкции за нарушение его прав. Поэтому если доказано, что интервент точно знал (со всей очевидностью не мог не знать), что, вступая в договор с должником, он НЕМИНУЕМО провоцирует нарушение обязательственных прав другого кредитора должника, его поведение недобросовестно, и возникают условия для аннулирования сделки, совершенной во вред кредитору.

Но вообще по данному вопросу стоит всерьез подискутировать. Вопрос не самый простой и преимущественно политико-правовой.

Сейчас очевидно, что пока наше право лишь нащупывает ответ на этот вопрос. Нормы ГК о корпоративном договоре и уступке в нарушение договорного запрета, указанные выше, говорят о возможности аннулирования сделки, если интервент знал или должен был знать. Иначе говоря, они скорее указывают на вариант «А». Но я бы толковал эти нормы ограничительно и подгонял под желанный стандарт «Б». Такая ситуация у нас уже имеет место применительно к п.1 ст.174 ГК: в норме написано о праве оспорить сделку, если контрагент «знал или должен был знать» о нарушении представителем внутренних ограничений в отношении осуществления полномочий, но судебная практика ВС по сути свела этот стандарт к «знал или при всей очевидности не мог не знать», то есть исключила оспаривание при простой неосторожности.

Вышеизложенные примеры аннулирования сделок, совершенных с недобросовестным интервентом, из практики ВС пока не проясняют в полной мере, при каких условиях ВС готов считать интервента недобросовестным (достаточно ли знания интервента о том, что совершение им сделки с партнером приводит к нарушению обязательственных прав конкретного кредитора этого партнера? или требуется нечто более злодейское?).

В общем и целом, какое-то однозначное решение еще не выработано. Так что есть повод пообсуждать проблематику. В любом случае представляется, что степень упречности поведения интервента, соблюдение которой требуется для допущения аннулирования сделки, должна быть универсальной. Нам надо просто договориться и далее проводить эту конвенцию в практике по аналогичным делам. Не должно быть так, что в одних делах будет достаточно знания о нарушении прав кредитора, а в других суды будут требовать какого-то особо злостного мотива, а в третьих посчитают достаточным даже неосторожного незнания о нарушении прав кредитора.

***

Также стоит обсудить, не стоит ли дифференцировать искомую степень упречности в отношении деликтного иска к интервенту о возмещении убытков и в отношении аннулирования сделки. Я пока не вижу оснований для дифференциации, но вопрос достоин обсуждения.

***

Наконец, аннулирование сделки по этому основанию при отсутствии специальной нормы ГК (вроде ст.382 ГК для случаев уступки в нарушение договорного запрета) идет по правилам ст.10 и ст.168 ГК. Суды обычно применяют здесь режим ничтожности. Но насколько это логично, для меня вопрос. Конкурсное оспаривание сделок во вред кредиторам – это именно оспаривание. Аннулирование сделок с интервентом в поименованных в законе случаях (уступка в нарушение запрета на уступку или корпоративного договора) также развивается по модели оспаривания, а не ничтожности. Не логично ли во всех подобных ситуациях применять оспоримость?

Источник: Закон.ру